Вода и слезы

Церковь показывает нам сущность Таинства Покаяния и Примирения в широкой перспективе призыва к обращению. В Апостольском обращении Reconcilatio et penitentia Папа Иоанн Павел II пишет, что Таинство Исповеди является новым прочтением призыва к покаянию, с которым Бог обращается к современному человеку. Это обращение, metanoia, является установкой, характеризующей всю полноту христианской жизни. И это не единовременный акт, сопровождающийся желанием принять крещение, а постоянное экзистенциальное решение пребывать с Богом.
Однако в опыте каждого человека присутствует слабость, поскольку мы носим это сокровище в глиняном сосуде. Сокровище новой жизни помещено в человека, который не всегда, даже если он знает истину, способен приспособить к нему свою жизнь. Польский доминиканец, уже покойный ныне о. Каликст Сушило написал в одном из своих стихов такие слова: «Дай мне, Господи Боже, пожить еще немного, потому что я еще не до конца крещен. / Воды крещения еще не достигли всего, чего должны достичь. / Еще много во мне ветхого язычника». Для того чтобы воды крещения объяли все тело ветхого язычника, необходимо время. Нужно время, чтобы привести себя в соответствие с фундаментальной крещальной установкой, заключающейся в полном открытии себя Отцу. Поэтому св. Амвросий писал о двух обращениях, составляющих опыт человека: «У Церкви есть вода и слезы, воды крещения и слезы покаяния» (ККЦ 1492). Установка на исповедь напрямую вытекает из установки на крещение, как река вытекает из своего источника.

Дефекты позиции

Если исповедь тесно связана с крещением, мы можем говорить не только о конкретном акте исповеди, но также и об установке человека на исповедь, распространяющейся на всю жизнь христианина. Известно, что существуют определенные искривления, дефекты тела. Будучи по образованию реабилитологом, я хотел бы, пользуясь этой метафорой, описать по крайней мере два из них, чтобы потом указать на пример правильно сформированного подхода.
Не подлежит сомнению, что встреча человека с Богом в наиболее широком значении всегда происходит в нашей психике, через нее и благодаря восприимчивости, данной нам вместе с человеческой природой. Поэтому психика должна быть вовлечена в акт исповеди, однако здесь есть определенная опасность. Адриенн фон Шпеер, швейцарская духовная писательница, врач и мистик пишет: «Визит к психологу может мне указать только «способы», как поступать правильно в настоящей ситуации, которые, однако, в измененной действительности могут и должны подлежать изменениям. Исповедь же ставит человека перед его предназначением, данным ему Богом, перед лицом вечных вопросов» . В исповеди возникает совершенно иная перспектива, чем в психологическом анализе. Она принимает во внимание не только вещи, стоящие в начале, те, которыми особым образом занимается психоанализ, чтобы узнать причины конкретного поведения, но также и конечные, т.е. окончательное призвание человека в свете божественной истины. Особенно важно обратить на это внимание при совершении испытания совести. Когда мы смотрим на наши изъяны, недостаточно задуматься над тем, чья это вина: родителей, общества, воспитания, моя собственная, но следует поставить перед собой вопрос об окончательном смысле моей жизни. То, что у кого-то есть те или иные дефекты, мешающие ему жить, не означает, что святость для него недостижима. Святость — не то же самое, что совершенство, и здесь полезно всегда возвращаться к словам св. апостола Павла о «жале в плоть», делающем нас смиренными. Мы столь же справедливо можем говорить и о «жале в душу», которое мы несем, чтобы научиться смирению, являющемуся наиболее прямой дорогой к святости. Эта точка зрения, о которой упоминала фон Шпеер, вытекающая из глубины опыта веры, согласуется с тем, что пишут на эту тему психологи. Польский психолог Анна Галдова, говоря о духовном развитии человека и сопутствующих ему проблемах, отмечает: «Можно преодолевать эти трудности и страдания, для этого не нужен психолог, но нельзя подходить к ним с методами психологической помощи. Как правильно заметил Франкл, обычное психологическое вмешательство может — стремясь к облегчению страданий — затормозить или даже прекратить духовное развитие. Страдание бывает «ценой», которую приходится платить за развитие» . Это весьма решительное утверждение польского психолога предостерегает нас от опрометчивого приближения «скальпеля психоанализа» к человеческой душе. Не все на уровне психики удается выпрямить (либо не сразу), однако это не означает, что человек не может стремиться к святости.
Первый дефект характеризуется тем, что мы воспринимаем исповедника как специалиста-психолога, который должен предложить нам конкретную терапию развития. Другой дефект является противоположностью первого, а именно, когда мы воспринимаем исповедника как друга, к которому приходим на беседу, но при этом особенно не ожидаем от него никакого совета. Мы не даем ему возможности вмешаться, хотим только «высказаться» или ищем лишь подтверждения своих поступков. Ведь на самом деле мы не хотим ничего менять в нашей жизни, достаточно, чтобы нас пожалели, сказали нам, какие мы несчастные, погладили по головке или хотя бы просто слушали и поддакивали. И снова, как и в первом случае, такой подход является составной частью нашей жизни, и ничего плохого в нем нет, даже напротив, это прекрасный дар для друзей. Однако, когда вместо того, чтобы давать нам силы для перемен или выдержку в испытаниях, это связывает нас, тогда это становится недостатком. Адриенн фон Шпеер, будучи врачом, многократно беседовала с пациентами, она утверждает, что «само по себе «рассказывание» другому о своей жизни не влечет за собой никаких дальнейших обязательств. Я могу испытывать по отношению к своему слушателю благодарность или смущение. Однако я остаюсь свободным человеком, (…). Каждый человек, знающий только признания людей, по своему усмотрению принимает или отбрасывает их, и сам он делает такие признания только в той мере и тогда, когда ему этого хочется. Исповедующийся же должен заранее исключить все «мне хочется» . Реабилитолог, который только выслушивал бы своих пациентов, вместо того, чтобы заниматься с ними, никогда не достиг бы никаких результатов.
Бог Сам раз и навсегда обозначил место — как пишет фон Шпеер — где Он хочет применять психоанализ к грешникам: «Это Крест и по его образцу установленная исповедь» . Каждый, кто занимался с пациентами в реабилитационном кабинете, знает, как важны зеркала, перед которыми пациент, делая упражнения, может корректировать свою осанку. Шпеер пишет, что приступающие к исповеди, с одной стороны, видят свою неудавшуюся жизнь, тяжелую участь, часто зависящую от семейных историй или же от какого-то неопределенного рока, висящего над ними (первый дефект). С другой стороны, они видят самих себя, конечно, с определенными недостатками, однако в принципе это не они ответственны за «все это зло», которое их окружает (второй дефект). Единство обоих этих элементов, действий и последствий, ситуаций и вины мы обнаруживаем, когда Сам Бог держит перед нами зеркало. «Это зеркало, которое держит Бог — Его Сын, ставший человеком, подобным нам во всем, кроме греха. Поэтому тот, кто хочет научиться исповеди, должен прежде всего присмотреться к жизни Сына Божия». Если ему достанет смелости заглянуть в это зеркало, от Него он узнает, что такое исповедь, как следует понимать ее суть и ее действие.

Перед зеркалом

Чтобы научиться правильной «осанке» в исповеди, нужно посмотреть на жизнь Иисуса Христа, который остается для нас примером. Адриенн фон Шпеер описывает конкретные моменты в жизни нашего Господа, являющиеся реализацией исповедальной установки. «Все таинства являются отражениями жизни Господа, в ней же они находят свою истину и первообраз» (21).
Вся жизнь Иисуса является для нас примером: «Можно сказать, что на земле Он пребывал перед Отцом в том самом положении, которое образцовый кающийся должен принимать перед своим исповедником, Церковью и Самим Богом — в полной, ничего не скрывающей открытости, в неустанной готовности принять Духа Святого, в уверенности, находящейся не только в самом себе, но в Отце и Его Духе» (21-22). В этом смысле исповедь — это не только конкретный момент в жизни верующего человека, единократный акт, совершаемый кающимся, а смысл христианской жизни, как таковой. «Акт исповеди не является чем-то обособленным: скорее, это концентрация и раскрытие положения, которого мы никогда не должны покидать» (40).
Сын Божий принимает эту установку уже в Воплощении: «Сын, несмотря на то, что Он знает все от века, не обращается к этому знанию. Он оставляет все Духу и Своей Матери. Это базовый элемент, который позднее будет выступать во всем Таинстве Исповеди. Воплощение становится прелюдией исповеди уже исходя из того, что Младенец, получивший некогда полноту знания, уже в момент Воплощения позволяет полностью Собой распоряжаться во благо Искупления. (…) Эта первая установка Сына станет Его постоянной и окончательной установкой» (27). Это также установка кающегося, позволяющего распоряжаться собой в доверии Богу и Церкви. Для практики исповеди представляется чрезвычайно важным отказаться от всех способов оправдания себя перед исповедником, попыток доказать свою невиновность. Сын Божий в молчании ребенка принял на Себя наши грехи. Тайна Благовещения призывает нас молчать обо всем, что несущественно в исповедании грехов.
Тайна Рождества связана с актом отпущения грехов. Мария, «рождая Его той святой ночью, рождает тем самым всю силу освобождения от грехов, более того, акт рождения родственен уделению отпущения грехов, поскольку Мария неожиданно оказывается перед лицом переизбытка Божией благодати, в совершенно иных чем когда-либо прежде отношениях с ней» (28). И снова прежде всего этот опыт молчания и ожидания явления Божьего Милосердия.
Иисус, еще будучи ребенком, указал родителям, где начинается сфера Его исключительного общения с Отцом. «Наиболее ясно это проявилось, когда двенадцатилетний Иисус провел ясную границу, разделяющую права Бога и права родителей (…) Подобные конфликты могут переживать христианские родители в случае с духовным руководством их ребенком — даже скорее, чем в случае исповеди. (…) Здесь наиболее зримо проявляется личностный характер исповеди, на страже которого стоит церковный закон. Родители Иисуса знают, что Он принадлежит Богу, поэтому они могут искать Его только там, где есть Бог» (33). Эта тайна также влияет на подготовку к Таинству Исповеди. «Мать-христианка думает об исповеди уже тогда, когда указывает своему ребенку на зло и тяжесть греха. Когда она ожидает его исповедания и готовит его к нему, она тем самым исполняет долг матери и христианки. А когда Мария ожидает от Своего Сына полной открытости (Он, конечно, выполняет Ее ожидания),Она понимает, что это та самая открытость, которую Она проявила по отношению к Отцу. Тем не менее, Она следит за этой открытостью Ребенка перед Ней, это становится частью Ее материнских обязанностей по отношению к Сыну, точно так же как учить Его зашнуровывать ботинки» (32).
Начало Иисусом публичной деятельности связано с миссией Его предшественника — Иоанна Крестителя. С одной стороны, Иоанн Креститель в некотором смысле был предшественником Иисуса, а с другой, также подготавливал Ему путь. Это двойное отношение мы находим и в позиции, занимаемой во время исповеди. С одной стороны, исповедь другого человека, например, святого, или моего соседа, исповедующегося регулярно, может быть для меня импульсом, который подтолкнет меня к конфессионалу. С другой стороны, наш индивидуальный путь обращения связан с другими верующими глубокими духовными узами, даже тогда, когда мы не отдаем себе в этом отчет. Когда какой-нибудь грешник встает на колени перед конфессионалом, «он задает вопрос, не является ли и он преемником, не проторил ли ему дорогу какой-нибудь святой, какая-нибудь набожная „душа“. Не черпает ли он из сокровищницы исповеди, из собранной там в обилии и теперь достающейся ему благодати смирения и открытости. Этот же вопрос можно направить на отношения между Иоанном и Иисусом: тяжесть миссии Иисуса Отец мог раньше уже заключить в миссии Иоанна» (38).
Пустыня и Масличная гора — два места, особым образом связанные с миссией Иисуса. Перед началом Своей публичной деятельности Он отправляется в пустыню, а в ночь накануне Своих страданий — на Масличную гору. Пустыня — это созерцание, нацеленное на действие, момент победы над слабостью, подготовка к выполнению задания. «Масличная гора — это снова созерцание, однако направленное уже не на деятельность, не на то, чтобы почерпнуть необходимые для нее силы, а на смерть» (47). В этой тайне мы встречаемся с той истиной, что с некоторыми грехами, искушениями или событиями в нашей духовной жизни нам придется бороться и просить о необходимых для этого силах, а некоторые мы вынуждены будем терпеливо переносить. Обе установки обладают своей ценностью и ведут нас к Богу. «Сын хочет показать Отцу, что Его воля имеет для него одинаково безусловное значение как в действии, так и в страдании» (48).
И, наконец, тайна Креста. «В усилии, требуемом от человека, грех не является тем, что все окончательно определяет. Своим признанием человек свидетельствует, что понял что-то из того, что Господь сделал для него на Кресте, и что продолжает совершать для него во время каждой Евхаристии» (56). Таким образом, все концентрируется на Кресте. Предыдущие этапы ведут к акту исповедания, который совершает Сын перед Отцом на Кресте. Это исповедание остается для нас примером позиции, принимаемой кающимся во время исповеди. «Когда грешник исповедует свои прегрешения на исповеди, в тот момент между ним и грехом возникает двойственное отношение: признавая и исповедуя свою вину, ты как бы отождествляешься с ней и тем самым признаешь себя грешником. Однако признавая вину своей, ты одновременно дистанцируешься от нее в акте сокрушения. К полному избавлению от вины ведет ее полное принятие на себя через признание и сокрушение. Грешник для того исповедует свою вину, чтобы очиститься от нее. Связывает себя с ней для того, чтобы от нее освободиться» (22).

***

Иисус всей Своей жизнью дал нам пример отношения к исповеди. Его Крест — это зеркало, в которое мы должны смотреться, поэтому следует также помнить о том, что в исповеди мы всегда должны более искать Бога, нежели себя. «Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия» (Евр 12, 1—2).

Перевод с польского Юзефа Дремлюга
Источник: catherine.spb.ru

<<Назад<<